Попробовала засмотреть "Онегина", этого, последнего.  Долго я не протянула.
Официально хочу отметить сей момент как мое осознание краха кинематографа под натиском ИИ. То ли еще будет, щас "творцы" прочухают, и на какое-то время кино, литру, музыку наводнят поделия так называемого Интеллекта. 
Не он первый, но меня стукнуло именно здесь и сейчас.
Цитирую себе на память полностью стилизованную под ЕО реакцию Е. Михалковой, детективной дамы, которую я книжно не читала, но читаю ее жж ибо острое перо.

Эпиграф:
– Дайте мне кирпич
(Муми-тролль)

* * *
Идёт Онегин. Всё красиво:
Цилиндры, лапти там и сям,
читать дальшеКарета мчится по России 
(Карету дал Андреасян),
Аутентичные до чёрта 
Проспекты, лестницы, столбы,
Корзины, яблони, дубы,
Паркеты мастикой натерты... 
Онегин важный, как старпом,
В пальто с куницей и бобром. 

– Евгений! Бог мой, что за встреча! 
– Бонжур! Я тоже очень рад.
Друзья пируют целый вечер, 
Про баб и деньги говорят,  
Приветы шлют знакомым дамам,
Едят под гипсовым фонтаном,
И всем кагалом – на балет,
Где нимфа крутит пируэт.

Волшебным танцем не встревожен,
Евгений видит даму в ложе, встаёт:
– Простите, господа,
Я срочно должен вдуть. 
– Куда?!
– Онегин, стойте! Что за шутка!
– Да не лишился ль он рассудка? 
Но наш орёл – каков масштаб! – 
Уж вел в кадрили сорок баб.  

Наутро – письмецо от дяди:
"Скачи в деревню, бога ради".
А там чума и беспредел. 
Священник, тварь, недоглядел,
И дядю бедного в могиле
Как пса бездомного зарыли: 
За старой банькою, в глуши.
Зато пейзажи хороши. 

Деревня дяди, право слово,
Была услада для сердец:
Там – Эрмитаж, а тут Кусково,
А здесь, гляди: Петродворец! 
Среди избушек-пятистенков 
Гулял похмельный Вдовиченков,
Икал, чесался, бормотал
И даже вслух стихи читал. 

Евгений скромно поселился
В тени просторных колоннад.
Немного с челядью бранился.
Харкал на дядин ламинат.
Курил. Бухал. В хвосты и гриву
Гонял арабскую кобылу,
Гонял крестьянок на лугу,
Педерастичного слугу...
Соседи шепчутся: "Жених!"
Евгений к чёрту шлёт и их. 

Однажды Ленского, поэта,
К нему домой внесло в ночи. 
– Простите, сударь, но я где-то, 
Просрал от лошади ключи.
Я в вас почувствовал родное. 
Для вас подарок мой приезд! 
Торчите тут один, как перст,
И выжрали в дому спиртное.
Да, подружиться мы должны!
Мы будем бро и братаны.

Евгений вслух: 
– Вот это мило!
Ну и на кой мне ваше рыло? 
Я мизантроп, я интроверт,
На минималках Колин Ферт.
А вы, прошу пардону, Ленский,
Какой-то валенок смоленский. 

Но Ленский молвит, не робея:
– Да вы ж повеситесь с тоски! 
Вокруг, моншер, одни плебеи!
Провинциальные чушки!
Мы почитаем их нулями, 
Дебилами и упырями.
И между прочим, их тут рать.
Харе харчом перебирать. 

Они сошлись. Волна и камень,
Цемент и грыжа, шмель с трубой,
Орлы с лесными хомяками 
Не столь различны меж собой. 
– Куда вы, Ленский? 
– Мне тут близко... 
– Да что там? 
– Нимфа! Одалиска! Любви прелестный идеал! 
– Ну вы балбес.
– А вы – нахал! А впрочем... едемте со мною? 
Там чаровница есть одна.
Быть может, вашею женою
И согласилась б стать она.
Мила, насмешлива, смышлёна...
– А как зовут её?
– Алёна. Красавица в расцвете лет, 
Фанатка Канта и поэт. Хмельницкая!
Друзья, не споря,  
Вдвоем коней своих пришпоря,  
Промчались полем поутру,
И вот – Михайловское. Тпру! 

В красивой тени от платана,
Всегда без лифчика, одна,
По совместительству – Татьяна 
И режиссёрская жена
Сидит, блистая жемчугами,
И держит книжку вверх ногами. 
Евгений смотрит на Моряк 
И жрёт галлонами коньяк. 

Онегин молвит ей учтиво:
– Я не желаю вас задеть,
Но это что, пардон, за чтиво? 
Как вам не стыдно им владеть?
Даю вам слово дворянина:
Роман – отменная говнина,
А ваш паршивый Грандисон – 
Мудак, абьюзер и масон. 

Татьяна вспыхнула украдкой
Под парикмахерской укладкой.
Блеснули очи. Вот она, 
Уже почти что влюблена
Всем сердцем русским и душою,
Роняет тихо: – О, пардон!
Я назвала бы вас ханжою,
Хотя вы попросту гондон. 
Посмели гнать на Грандисона? 
Что вы за странная персона? 
Отдайте книгу сей же час.
Вы, извините... Вы – Ловлас!

Вот за письмо она садится:
– Поди, поди! – раздался крик.
(Татьяна няню и сестрицу 
Гоняла прочь от милых книг).
"Я к вам пишу – чего же боле..."
Татьяна вслух читает! Горе!
И без того-то, видит бог,
Наш мир достаточно убог.
Нет – всё прочла! без остановки!
(В гробу заплакал Смоктуновский,
И я заплачу вместе с ним.
Да ёлки, запретите им!)

Затем, часов не замечая,
Вымарывает про "кончая", 
А также "страшно перечесть".  
Вдруг кто подумает дурное! 
И кто тогда тому виною? 
Да уж не Пушкин, ваша честь. 

* * *
Но что же, что же дальше было? 
Ну там, как водится, дуэль –
Зарецкий, речка и метель,
И дуб над скромною могилой.
Овес овсится. Ржится рожь.
Всё плохо. Но пейзаж – хорош. 
Онегин дергает бровьми.
За что ж вы, Сарик, так с людьми?

* * *
Какое низкое коварство – 
Снимать картину без любви,
Без божества, без вдохновенья 
И без волнения в крови.
Я вам скажу, чего в ней нету:
В ней нет игры, живых людей,
Ума, поэзии и света,
И новых искренних идей.
Нас завлекли на фильм обманом:
В ней нет и Пушкина с романом!
А в том, что нам читают вслух,
Пропали тень его и дух. 
В ней нет, конечно же, Татьяны,
И слова нету в простоте,
Зато там есть Андреасяны,
Цилиндр, лапти, декольте.
В ней нет ни чудного мгновенья, 
Ни счастья нет, 
Ни упоенья,
Таланта нет
И нет души.

Но вот пейзажи – хороши! (с)